У членов группы "Де Стиль" была одна черта, весьма характерная для специфической атмосферы их эпохи, той атмосферы, которой Мондриан и его друзья всегда придавали большое значение и в которой их искусство вполне осознанно взращивалось. Этой чертой было "общее осознание своего времени". Во многих их манифестах это положение выносилось на первый план: "Существуют некое старое и некое новое осознание нашего времени. Старое связано с индивидуальным. Новое связано с универсальным. Борьба индивидуального с универсальным проявляет себя и в мировой войне (имелась в виду Первая мировая война), и в искусстве сегодняшнего дня".

Мондриан и его друзья из "Де Стиль" всегда рассматривали стремление к универсализации (generalization), к некоей наднациональной культуре, как характерную черту своей эпохи. В самых различных фактах они усматривали убедительные подтверждения своей точки зрения. Одним из таких фактов была, например, технология, способная обеспечить точность, недостижимую для руки человека.

И вообще, такие ценности, как точность, вычисление и организация приобретали все большее и большее значение по мере развития человеческого общества. Процесс разделения труда в двадцатом веке, с его четким разграничением на конструкторскую, проектную часть и непосредственное исполнение, делал, по мнению членов "Де Стиль", понимание абстрактной чистоты и ясности очень важным для людей этого века.

Особенно в архитектуре (а Мондриан работал в рамках "Де Стиль" с рядом архитекторов) ценность абстрактного мышления была особенно очевидной: ведь будущее, еще не построенное здание уже присутствует и в в уме архитектора, и в проектных чертежах точно так же, как и некий фрагмент музыки существует в партитуре до того, как она будет исполнена.

Наука также побуждала современного человека обратить внимание на ценность абстрактного языка, поскольку научные формулы обладали почти что магическим влиянием на тогдашних интеллектуалов и занимали значительное место в совокупности идей, формировавших "новое осознание времени".

Мондриан воспринимал все эти факты как действующие совместно и порождающие в результате некую "абстрактную жизнь", которую он рассматривал и как характерную черту своего времени, и как достаточное обоснование для собственного искусства: "современный цивилизованный человек начинает постепенно избегать объектов, непосредственно дарованных ему природой, и его жизнь, следовательно, становится все более и более абстрактной".

Он усматривал симптомы этого изменения (которое он трактовал как победу порядка и универсальности над случайным и субъективным) во многих фактах современной ему жизни: "Машина последовательно и неуклонно заменяет природные силы. В искусстве моды мы наблюдаем типичное спрямление форм и интериоризацию цвета — и обе эти тенденции свидетельствуют об уходе от натурального. В современных танцах (стэп, бостон, танго и т. д.) мы видим то же самое спрямление: круговая линия старых танцев (вальса и т. д.) заменяется прямой линией, а каждое движение немедленно нейтрализуется соответствующим контр-движением, что символизирует стремление к некоему балансу, уравновешенности".

Но самым ярким выражением новой эры, выражением самого духа двадцатого столетия, Мондриан считал факт появления и существования огромных городов, мегаполисов. "По настоящему современный художник рассматривает мегаполис как некое воплощение идеи абстрактной жизни; он ближе художнику, чем природа, и дает ему гораздо больше возможностей почувствовать прекрасное. В рамках мегаполиса природа уже спрямлена и отрегулирована человеческим духом. Пропорции и ритм плоскостей и линий архитектуры означают для художника нечто значительно большее, чем капризное непостоянство "дикой" природы. В мегаполисах красота выражает себя более "математически", поэтому-то они и и должны стать тем местом, где будет математически развит художественный темперамент будущего, тем местом, где возникнет Новый Стиль".

Париж, Лондон и Нью-Йорк дали путевку в жизнь различным фазам искусства Мондриана. И, конечно же, не случайным является тот факт, что его искусство получило новое дыхание после того, как он соприкоснулся с наиболее впечатляющим примером мегаполиса — Нью-Йорком.